Караван Историй.
"Энцо Феррари" Джузеппе Грацци.
Он снова ехал по той же трассе, маленький красный болид, обходя одного, другого, снова менял траекторию и внезапно взрывался. Энцо слышал то, чего никак не мог услышать – крик гонщика, заживо сгоревшего в своей машине. Издалека он протягивал к машине руки – они были большими, как у великана, – и накрывал ладонями болид, пытаясь унять пламя. Но огонь вспыхивал с новой силой, ладони ужасно жгло, и Энцо просыпался.
Он лежал на кровати, ощущал покалывание в онемевших пальцах и судорожно пытался унять прерывистое дыхание – старый седой человек в своем большом, таком знакомом доме. Потом поднялся, не включая свет, прошел в гостиную и наскоро смешал себе коктейль «бальзамико» – мартини и несколько капель бальзамического соуса. Коктейль его когда-то научили делать в баре «Спрут», что в двух кварталах отсюда, и раньше он мог пить его литрами, но эти времена давно прошли, и Энцо почти забыл, каков «бальзамико» на вкус. Он напоминал ему о давних, еще довоенных временах, когда «Ferrari» был не концерном, а небольшой фабрикой. Нечего тут особенно вспоминать.
Горько-сладкая жидкость немного успокоила, и Энцо, набросив на плечи халат и сев в кресло, мрачно уставился в окно, где брезжил холодный осенний восход и проявлялся пейзаж, знакомый до последней черточки: два одиноких дерева, угол дома – и все. Он мог бы нарисовать его по памяти: в этом доме, самом большом особняке в городе Модена, он прожил большую часть своей жизни, из этого окна он выглядывал миллион раз, и там все оставалось по-прежнему. Это успокаивало: Феррари не любил перемен. Он ненавидел путешествия и вот уже бог знает сколько десятков лет не покидал свою родную Модену, хотя поводов было предостаточно. И не было в этом необходимости. Его фабрика – здесь, дизайнеры – здесь, гоночная трасса, где тренируется команда «Ferrari», – тоже. И семья. А больше в этой жизни ему ничего не нужно.
Энцо пил коктейль и думал о том, почему же никогда в жизни ему не снились сны. Он всегда засыпал как убитый, падал в какую-то черную пропасть до самого утра, но вот уже несколько месяцев подряд ему снятся его гонщики: разбившиеся, сгоревшие – мертвые... За последние две недели – четыре раза, и много раз до этого. Вильнёв, Аскари, Кастеллотти, Муссо, Коллинс, Бандини, Альфонсо де Портаго, Вольфганг фон Трипс... Слава богу, они ничего ему не говорят, он даже не видит их лиц – только обрывки гонок, взрывы, и все. Но, конечно, он прекрасно знает, кто в какой машине сидит, как мать может отличить своего ребенка издалека – по походке или манере размахивать рукой. Конечно, он помнил год и кто шел первым, иногда даже финальное время – память во сне услужливо подбрасывала эти цифры.
Энцо Феррари с Лоренцо Бандини -
И с Филлом Хиллом -
Многолетний траур Энцо по умершему сыну некоторые особо циничные наблюдатели называли слишком уж театральным, мелодраматическим. И этот склеп с колоннами, словно бы из оперы его любимого Верди. И решение Энцо носить, не снимая, темные очки в память о сыне. И то, что он ездил на могилу сына каждый божий день. На фотографии, если приглядеться, можно было заметить разводы – Энцо гладил фотографию сына. Каждый день, начиная с 1956 года. Тридцать лет подряд.
Но Феррари было плевать на то, что думают другие. Дино был единственным, кого он по-настоящему любил на этой земле. Больше Лины и Лауры, больше работы, больше своих «Феррари». Он родился крепким, любознательным, и Энцо растил из него своего наследника, который когда-нибудь возьмет на себя управление «Ferrari». Он дал ему прекрасное образование, следил за каждым его шагом и с самого рождения таскал на все гонки, пока еще ходил туда сам. Лаура, конечно, кричала на него, и не раз: «Что ты делаешь, ему еще нет и года! Здесь шумно, выхлопные газы, а ты с мальчиком всегда рядом с трассой!» Но потом смирилась: Энцо сразу же сказал, как отрезал: «Пусть привыкает. Ему всю жизнь придется провести на заездах. Пусть смотрит». И шептал плачущему малышу в ухо: «Смотри, это Нуволари, великий гонщик. «Мерседес-Бенц» сейчас делает самые быстрые машины, но скоро твой папа все исправит».
Потом грянул первый гром – в тот самый день, когда сын от Феррари родился и у Лины. Его назвали Пьеро. Энцо вернулся из роддома и обнаружил плачущую жену – та то собирала вещи, то швыряла на пол тарелки... В маленьком городке трудно что-то скрыть, и Лаура, увидев Энцо, выкрикнула ему: «Как ты посмел сюда явиться! Иди к своей... этой...» и в подтверждение своих слов сорвала скатерть с обеденного стола – со всем, что на нем было. Ссору прервал Дино – срывающимся мальчишечьим дискантом он крикнул: «Мама, прекрати!» и бросился прочь. Энцо за ним – эту короткую пробежку вместе со всеми своими глупыми мыслями он вспоминал потом всю оставшуюся жизнь. «Тринадцать лет, а как бегает!» – подумал он тогда. Он нагнал мальчика у той самой церкви Сан-Пьетро, где когда-то мчался вниз на своей деревянной машине, и Дино, всхлипывая, сказал: «Мама сказала, у тебя теперь новая жена. И новый сын...» «Это неправда, – не раздумывая, ответил Энцо. – Слышишь меня? Посмотри на меня! Это неправда! Я же никогда тебе не вру». Дино немного успокоился, исподлобья взглянул на отца и сделал шаг в сторону. И вдруг упал.
Когда старость начала подступать все ближе, Энцо часто думал: за что его наказал Господь? За измену? За то, что он предал Дино? Или за ту заведомую ложь – пусть даже, как ему казалось, ложь во спасение? Возможно, Господь хотел показать ему, что лжи во спасение не бывает. Точнее, что ею никого невозможно спасти.
Дино рос, ходил с отцом на гонки, посещал мастерскую «Ferrari» и даже рисовал неплохие эскизы, но падал все чаще. Наконец врачи сказали, что у него редкая болезнь – мышечная дистрофия. Что лекарств от нее не найдено, потому что никто толком не знает ее механизмов. И еще одно – что болезнь прогрессирует и дальше все будет только хуже. Единственное, что они могут посоветовать синьору Феррари, – молиться. И они, врачи, будут молиться вместе с ним. Потому что ничего другого не остается.
У Феррари были деньги, имя, связи... Но они не помогли. Дино умер, когда ему исполнилось двадцать четыре. Последние месяцы он совсем не мог ходить, исхудал, но даже пытался шутить. Они с Лаурой не захотели отдавать сына в больницу, оставили дома, и он медленно таял, лежа на той самой кровати, где теперь спит его безутешный отец, – глядя на фреску на потолке, изображающую кусочек голубого неба, такого близкого и такого недостижимого. И только Лаура в первый и последний раз в жизни видела в этой комнате плачущего Энцо: он сидел, прижимая к глазам руку сына, и повторял: «Ты все, что у меня есть. Ты единственное, что я люблю на Земле».
После смерти Дино Энцо надел черные очки, чтобы никогда их больше не снимать, – он не хотел даже на минуту забывать о том, что часть его осталась там, в фамильном склепе с надписью «Ferrari». Он так же завтракал с Лаурой и обедал с Линой, смотрел по телевизору заезды «Формулы-1» с маленьким Пьеро, а через два года походя соблазнил Фьямму Брески, девушку своего бывшего гонщика Луиджи Муссо, разбившегося в Реймсе. Она была совсем юной, худой, с огромными глазами и походила на фотомодель. Первое любовное письмо от Энцо Фьямма получила, когда память о Луиджи еще не успела выветриться даже из памяти легкомысленных репортеров.
Конечно, все произошло не сразу. Сначала Энцо был просто тронут историей влюбленных: Фьямма была на заезде «Формулы-1» и, когда разбился ее любимый, попыталась тут же выброситься из окна смотровой кабинки. Ее удержали. Обычно скуповатый Феррари оплатил все ее расходы, затем – отдых в санатории, а потом вдруг стал звать к себе в офис по поводу и без повода. «Советоваться», как он говорил. И это действительно были маленькие совещания: Энцо нуждался в лишней паре ушей и внимательных глаз. Он сидел в своем кабинете, как паук в центре паутины, и с разных сторон – по телефону, из газет, от платных и бесплатных информаторов – к нему стекалась вся нужная информация. Поэтому-то ему и не надо было никуда ездить, вообще выходить в свет – мир приходил к нему сам.
Фьямма, конечно, чувствовала себя польщенной. Энцо расспрашивал ее о дизайне новых «Феррари» – тех, что покупали теперь плейбои, кинозвезды и богачи. «Я слышал, что их женам не нравятся мои машины, что они ревнуют к ним, – бормотал Энцо. – Я хотел бы, чтобы они нравились и женщинам!» Фьямма говорила, что, на ее взгляд, можно исправить.
Она рассказывала ему, о чем болтают гонщики, кто за кого болеет, что думают ее знакомые на «Фиате», и Энцо расцветал. Главным его умением было тайно стравливать людей друг с другом, а без такой вот информации это невозможно. Он приглядывался к инженерам и дизайнерам, брал их в штат, выслушивал концепции, а потом публично унижал и наблюдал за тем, как они оправдываются. Потом роли менялись, и оправдывались уже их оппоненты. А Энцо молча слушал – и выносил решение. И обычно оно было самым верным.
Тот же самый порядок установился и в команде «Феррари». От слов «командный дух» Энцо мутило. Каждый сам за себя! Таков был неписаный, но главный закон. Если гонщик будет стараться ехать быстрее, то выиграет и он, и команда – так считал Феррари. И подзуживал, стравливал, дразнил своих гонщиков... Ненависть? Прекрасно. Зависть? Замечательно. Жадность? Это очень важно! Возможно, они проедут дистанцию на пару секунд быстрее. И потому он не удивился, что Фьямма, девушка не очень-то злая, искренне радовалась, когда два бывших напарника Луиджи разбились насмерть. «Я ненавидела их! – говорила она честно. – Когда Луиджи был жив, они строили ему козни. А когда он умер в больничной палате и я вышла из госпиталя, то первое, что увидела у входа, – двух этих уродов. Они играли в футбол пивной банкой и радостно ржали».
А потом Фьямма начала получать письма, сотни писем, написанных фиолетовыми чернилами – это был любимый цвет Энцо. Он писал, что не может без нее; что после смерти сына Лаура потеряла интерес к жизни и стала для него обузой. Что Лина, милая Лина, превратилась в типичную домохозяйку: ее интересуют только шопинг и вязание. В общем, единственной женщиной в его жизни осталась она – Фьямма. Она единственная дама в его окружении, которую интересует автоспорт, которая любит водить «Феррари»... Не согласится ли она отужинать с ним послезавтра?
...Энцо Феррари стоял у входа в склеп. Уставший хозяин большой империи вдыхал холодный осенний воздух и думал о возмездии, страхе и других неприятных вещах. Когда так долго находишься рядом со смертью, она перестает пугать. Лаура сгорела от рака в 1973-м; умирая, она держала его за руку и спрашивала: «Ты будешь по мне хоть немного скучать?» Он думал о неизвестных подонках, которые несколько лет назад вскрыли могилу сына и разбросали кости по склепу. Их так и не нашли – у Энцо Феррари было слишком много врагов. Он думал о невероятных совпадениях и о том, что судьбы невозможно избежать. Фон Трипс после того злосчастного заезда должен был лететь со своей подругой в Штаты; он разбился, а она полетела – и самолет упал где-то в Шотландии. Он вспоминал офицера СС, который пришел арестовывать Энцо Феррари в 1943-м – тот оказался бывшим гонщиком «Мерседес-Бенц», номером 26 в мировом рейтинге. Энцо когда-то обогнал его, а теперь этот эсэсовец его спас.
- Энцо Феррари с Жилем Вильнёвым. Два человека, нашедших друг друга.
Гонщиков не изменишь: они сгорают, как бабочки, летящие на огонь. Как-то раз после удачного заезда Энцо отвел в сторону Жиля Вильнёва, пожалуй, лучшего гонщика «Феррари» за все времена, и тихо сказал ему: «Я тут видел твою жену и дочку. Они такие замечательные! Пожалуйста, помни о семье. Семья – это очень важно». Вильнёв зло повел плечом: «Вы недовольны моим результатом? Я что, плохо ехал?» И Энцо опустил руки. Гонщики всегда будут продолжать жать на газ. Так уж они устроены. Когда Вильнёв разбился, Энцо вздохнул и пошел на очередное совещание. По дороге он решил: пожалуй, надо уделять больше внимания Пьеро. Все-таки сын. После смерти Лауры он наконец-то дал ему свою фамилию. Но, может быть, этого недостаточно? Пусть владеет частью «Феррари». Небольшой, но заметной. И еще – надо бы узнать, как живут семьи разбившихся гонщиков. Быть может, после этого ему перестанут сниться плохие сны...
Энцо Феррари умер в 1988-м. После его смерти гонки «Формулы-1» стали менее опасным видом спорта: за двадцать лет разбился только один гонщик – Айртон Сенна. А в команде «Феррари» появился человек, которого Энцо безуспешно искал всю жизнь: бесстрашный, злой, немного похожий на него в молодости. Михаэль Шумахер стал семикратным чемпионом мира и принес команде славу. Вот только Энцо Феррари этого уже не увидел.
